Если воды много - она переливается через край

<49 лет спустя. Клан Тао Хуа, провинция Инь Чжу>

В пятнадцатый день первого месяца по лунному календарю, в канун празднования Юань Сяо Цзе[1], по площади Инь Чжу неторопливо проехал статный всадник в тёмно-синем ханьфу, на котором, точно звёзды на ясном небе, рассыпались воздушные бутоны золотых лотосов.

На лбу его жеребца с серебристо-белой шкурой красовалась перечёркнутая семиконечная звезда, означающая принадлежность наездника к семье Цао И Цзина, сразу же после падения Бай Лао Ху, ставшего Верховным Заклинателем Тао Хуа.

Единственный сын Цао И Цзина был грациозен и изящен, но выражение недосягаемости ни на мгновение не покидало его лица, из-за чего оно казалось скорее отталкивающим, нежели привлекательным. Цао Юань Лу не был гордецом, но весь облик юноши говорил о надменности и тщеславии, призывая обходить его стороной.

Дорогая ткань его одеяний, за чи[2] которой в столице Тао Хуа могли запросить не меньше трёх сотен серебряных монет, слишком явно выбивалась из гущи серых холщовых рубах грубой вязки и полотняных накидок, а приметной золотой шпильке тонкой работы, вырезанной в виде головы феникса, позавидовал бы сам Глава Тао Хуа.

Едва заметив наездника, жители Инь Чжу уступали ему дорогу, с опаской глядя вслед и надеясь, что отпрыск Верховного Заклинателя больше никогда не попадётся на их пути. Они боялись Цао Юань Лу, а от одного упоминания его коня, приходили в самый настоящий ужас. Се Ин был вскормлен молоком девятихвостой лисицы, под его копытами даже сталь, закалённая в знаменитых печах Лань Фэна[3], превращалась в труху.

Цао Юань Лу мало волновали косые взгляды, устремлённые на него со всех сторон: спешно покинув Цин Хуай[4], он ехал всю ночь, чтобы поскорее добраться до родной провинции, и сейчас – едва не засыпал на ходу, силясь держать глаза открытыми.

«Вокруг меня всегда была и будет суматоха», – думал юноша, доставая из мешка, притороченного к седлу, флягу с вином, настоянным на яблочных цветах. «Слава отца отчасти сделала известным и меня», – он запрокинул голову, сделав несколько больших глотков, – «но не как заклинателя, а как чего-то, что принадлежит дому Цао».

Путь от Цин Хуай до Инь Чжу занял у него раза в два более положенного времени: Цао Юань Лу ехал медленно, опустошая бутыль за бутылью, ибо его тело жаждало благодатного опьянения, точно поле в засуху, ожидающее дождя. С тех пор, как семь лет назад он покинул поместье бывшего Главы Тао Хуа, Цао Юань Лу не помнил дня, который прошёл бы для него без вина.

Поначалу его изморенное тело плохо реагировало на спиртное, и он мог провалиться в беспамятство лишь от одной-двух чаш вина, но чем больше Цао Юань Лу пил, тем медленнее к нему приходило опьянение. Сидя в лучших заведениях Цин Хуай, в которых он уже давно стал завсегдатаем, Цао Юань Лу со страхом думал, что однажды может совсем его лишиться, оставшись жить с трезвым рассудком.

Темнело. Улочки Инь Чжу понемногу начинали полниться ребятишками с яркими фонариками, сделанными в форме собак, пёстрых птиц и красноглазых кроликов.

Когда Цао Юань Лу попытался обогнуть группку детей, один из мальчишек ойкнул, заметив сына Верховного заклинателя, и отпустил большой красный фонарь с золотыми иероглифами, который пролетел мимо Се Ина, слегка опалив его шкуру огнём.

Перепуганный конь заржал, вставая на дыбы, а затем – галопом понёсся по городу, увлекая за собой хозяина.

Цао Юань Лу попытался дотянуться до поводьев, чтобы остановить обезумевшее животное, но они выскользнули из его рук ещё в тот момент, когда он бесстыдно предавался публичному пьянству, позабыв о существующих правилах приличия и собственной безопасности.

– Стой, глупая скотина! – шумно ругался юноша, изо всех сил пытаясь удержать равновесие, – стой, иначе по возвращении я пущу твою шкуру на сапоги!

Не взирая на вопли разгневанного хозяина, Се Ин нёсся вперёд, как ошпаренный, подгоняемый дружным улюлюканьем ребятишек. Он остановился, лишь попав в тупик и мазнув носом по краю глухой стены, над которой виднелись первые звёзды.

Спешившись, Цао Юань Лу снова выругался. На сей раз, выражение, которым он охарактеризовал позорное бегство Се Ина с площади, явно не предназначалось для ушей женщин и детей. Сделав несколько шагов, сын Верховного Заклинателя скрючился в самой постыдной и неподобающей позе за всю свою жизнь, а затем его стошнило прямо здесь же, перед чьими-то воротами.

Наспех утерев рот краешком верхних одеяний, Цао Юань Лу насторожился: ему показалось, что он вновь слышит чьи-то шаги. Потянувшись к Юэ Гуану, он бесшумно обнажил его лезвие, повернувшись к человеку, одетому во всё черное, чей силуэт практически сливался со стеной.

– Кто? – он повысил голос, подняв взгляд на лицо, скрытое куском плотной ткани. – Ты следуешь за мной от самой Цин Хуай. Кто нанял тебя? Назови мне его имя, и я сохраню твою никчемную жизнь.

Убийца тихо засмеялся.

– Знаешь, – вкрадчиво произнёс он, – по-моему, ты сейчас находишься не в том положении, чтобы угрожать кому-либо.

Услышав голос своего преследователя, единственный наследник семьи Цао вздрогнул: он узнал того, кто явился по его душу.

– Пожалуйста, – прошептал Цао Юань Лу, выронив Юэ Гуан, – не убивай, – он попятился, уткнувшись спиной в стену. – Я щедро отблагодарю тебя, если ты сохранишь мою никчёмную жизнь, только не убивай.

– Я не нуждаюсь в подобной милости, – сухо ответил мужчина, и в голосе его прозвучало презрение. – Не всё в этом мире можно приобрести за деньги, молодой Господин.

– Я никому ничего не расскажу, только пощади, – беспомощно повторял Цао Юань Лу: он знал, что проживает последние мгновения, но был упорен в своих увещеваниях, будто верил, что они могут отсрочить его казнь. – Не расскажу, даю слово заклинателя.

– Слово заклинателя, – убийца решительно нагнулся, подняв Юэ Гуан с земли, – что я не стану уродовать твоё тело посмертно, дабы Верховный заклинатель мог достойно похоронить своего единственного сына, – закончил он, одним ударом меча пронзив грудь Цао Юань Лу.

Юноша вздрогнул, чувствуя, как его конечности немеют, и тихо осел на землю. Застывший взгляд его был изумлённым: казалось, что он сам не до конца верит в свою собственную смерть.

Когда первоначальный дух Цао Юань Лу полностью утратил связь с телом, рукоять Юэ Гуана вспыхнула. На ней на краткий миг появилась печать Богини упокоения, связывающая дух Бай Цзы Фэна с мечом. И, ещё до того, как тело юноши успело остыть, его уже занял обиженный дух, почти полсотни лет прождавший этого дня.

– Какая восхитительная ирония, – прошептал Бай Цзы Фэн, взглянув на небо, в котором парили сверкающие фонарики, – похоже, на сей раз я избежал охоты, – он хрипло рассмеялся, но в его смехе не было радости, он был пуст, точно порожняя бочка.

Согласившись на предложение Богини упокоения, Бай Цзы Фэн был вынужден провести в столице демонов – Лан Гэ[5] почти полсотни лет, потому что духи, отказавшиеся от перерождения, в мире Богов и смертных считаются опасными и всячески истребляются. Но в нижнем[6] мире – всё иначе. Он полнится самыми жуткими созданиями, и до обиженных духов там попросту никому нет дела.

Они могут спокойно находиться в Лан Гэ весь год, за исключением одного единственного дня: в то время, как смертные празднуют Юань Сяо Цзе, у демонов начинается Да Бань Цзе»[7] – ночь охоты, на время которой Владыка демонов дарует всем духам Лан Гэ плоть и кровь, дабы и они могли поучаствовать во всеобщем пиршестве. В КАЧЕСТВЕ ДОБЫЧИ.

Выражение: «если воды много – она выливается» (水满则溢) означает, что, достигая своих крайностей, вещи превращаются в их противоположности.

[1] Юань Сяо Цзе (元宵节) – праздник фонарей.

[2] Чи (尺) – мера длины, иначе называемая китайским футом, ≈ 33,3 см.

[3] После того, как Бай Лао Ху был уничтожен, в мире смертных осталось четыре клана: Тао Хуа (Клан персиковых цветов), Лань Фэн (Клан синего ветра), Син Шань (Звёздный пик) и Бай Ше (Клан Белой змеи).

[4] Цин Хуай – столица Тао Хуа.

[5] Лан Гэ (懒歌) – «ленивая песня» – город нижнего мира, в котором расположен дворец Владыки демонов – Ю Лэ (娱乐) – «дворец увеселений».

[6] Нижний мир – мир демонов, верхний мир (Небеса) – мир Богов. Мир смертных и заклинателей находится на границе обоих миров и зовётся средним.

[7] Да Бань Цзе (打扮节) – дословно «праздник переодевания».