Воспоминания Арфы

Мой любимый король попросил меня записать свои воспоминания о жизни до того момента, как мы переехали на остров, называвшийся в тот момент Жымом. Его дотошность в том, что касается воспоминаний не может не вызывать уважения, но, если честно, мне особо нечего рассказать. Я была обычной служанкой в поместье Кремлих, куда меня устроил мой приёмный отец Фётр. Воспоминаний до его появления в моей жизни у меня, к сожалению, не осталось.

Фётр говорил, что нашёл меня на пороге церкви Древних, очень странного культа, который действует на территории северных королевств. Кто и почему принёс маленького ребёнка именно туда – нам не дано узнать, но отец мой, дворецкий в поместье Кремлих, посчитал, что доверять ребёнка сектантам – плохая идея, так что в тот же день я оказалась у него дома, в небольшой тёплой лачуге, примыкавшей задней стеной к стене дома лорда.

На протяжении нескольких лет в свободное от работы время Фётр занимался со мной правописанием, чтением и немного математикой, насколько сам в ней разбирался, так что к шести годам я уже была готова помогать ему в его рутине. К тому моменту маленький лорд Айн уже и сам уверенно читал и писал, но меня всё равно определили не столько его служанкой, сколько его гувернанткой, я должна была помогать ему в изучении тех премудростей, которые помогут ему справиться с возложенной на него ответственностью. Если вы замечаете схожесть наших литературных слогов, то это оттого лишь, что несколько лет мы постигали в том числе и азы прозаического мастерства вместе.

Я совру, если скажу, что в те беззаботные годы мы действительно серьёзно занимались науками. Куда чаще мы играли на улице, устраивали походы в господский лесок за рекой, выдумывали себе приключения, и лорд Айн постоянно норовил представить меня принцессой, которую нужно спасти.

Я же в тот момент была по-детски увлечена его отцом, чьё имя, по желанию моего короля, не будет фигурировать в этом труде. Он казался мне чуть ли не великим мужчиной, настоящим рыцарем, который не боялся никаких опасностей и правил какой-то страной, которой я никогда не видела, так как не выходила за территорию поместья. Лишь после его смерти слуги рассказали мне, что Кремлихи-старшие лишились права наследования и какого-либо влияния, их буквально заперли вдали от столиц, чтобы они лишний раз не показывались на людях.

Маменька лорда Айна была, в отличие от мужа, сама утончённость, её абсолютно белая кожа и длинные тонкие волосы, бывшие болезненно редкими ещё до всех бед, обрушившихся на семью, выдавали в ней настоящую принцессу, с детства готовившуюся стать разменной монетой в каком-нибудь политическом браке. И восставшей против этого, что достойно было лишь всяческих похвал, даже несмотря на то, что я, будучи девчонкой, страстно ей завидовала.

Поэтому, когда будущий король Айн, играя, но не играя предложил мне стать его женой, я посмеялась, но даже не подумала, что он может быть серьёзен. В тот раз он «спасал» меня от живого дерева в глубине местного леса, а я, конечно же с огромной благодарностью, осыпала его комплиментами за храбрость и героизм. Он, как требует обычай, встал на колено и произнёс речь, но я просила его подождать до совершеннолетия, ведь мы ещё слишком юны и невинны. Надо же, как в итоге всё обернулось.

В любом случае, родители моего лорда Айна быстро поняли, что гувернантка из меня никудышная, а ребёнок взрослеет стремительно, так что теперь я оказалась просто его горничной, и всё стало куда проще. Мы могли проводить вместе много времени, и не нужно было отчитываться относительно того, что мы изучили за сегодня.

Тяга к приключениям у милорда сошла на нет за один вечер, тот самый, когда мать сообщила ему о гибели отца. Тогда мой король словно закрылся, и только мне порой удавалось прорваться сквозь возведённые им заслоны, например, во время чаепития вдвоём или во время конной прогулки, на которых я неизменно его сопровождала.

В тот момент я впервые увидела, как этот мальчик похож на своего отца, его взгляд стал жёстким и безэмоциональным, а его увлечённость начала граничить с помешательством. Он читал днями напролёт, делал записи, перерисовывал какие-то карты и схемы, что, впрочем, ему совсем не давалось, в общем, старательно готовился к отъезду на остров Жым. Я облегчала его жизнь как могла: незаметно приносила и подкладывала ему буквально под руку еду и чай, по утрам отпаивала кофе, следила за тем, чтобы он вообще ложился спать, и взбивала подушки, чтобы его отдых был как можно более эффективным. Где-то в процессе этого, я вдруг поняла, что дни, когда мой будущий король не выходил из библиотеки, были серыми и тоскливыми, но как только мне удавалось отвлечь его от его занятий, как только он поднимал на меня свои светлые глаза, моё сердце начинало стучать быстрее.

И тут же я чувствовала ужасный стыд, что на моей коже в каком-то самом заметном месте выросла чешуйка, или остались следы от её удаления, что в моих волосах ярко зелёные пряди, которые не берёт никакая краска, а от кожи исходит едва заметный, но тогда казавшийся мне ужасно сильным и даже отвратительным запах речной воды. Я не знала, что значит быть болотницей, но то, что это отдаляло меня от моего лорда, я знала точно, расстояние между нами было больше, чем социальное расслоение, в конце концов, как писали в многочисленных женских романах, высокородным свойственно делать любовниц из своих служанок, но вот чтобы кто-то захотел взять в любовницы болотницу – такого я нигде не читала.

Да, уважаемый читатель, ты всё понял верно. Я готова была на роль любовницы, и не видела в этом ничего зазорного. Лорд должен жениться на благородной даме, но какое это имеет отношение к любви? Уже к тринадцати или четырнадцати годам я красилась, укладывала волосы, следила за своей одеждой и кожей, особенно - кожей, а каждый редкий комплимент милорда запоминала, благо хоть не записывала. Мой будущий король так и продолжал расти хмурым и холодным, но порой я замечала, что он отрывался от своих книг и бумаг и, полагая, что я не вижу, разглядывал меня. На его губах в эти моменты, клянусь, играла лёгкая и такая прекрасная улыбка, что я неизменно краснела. И даже сейчас, когда я вспоминаю эту бесшумную одностороннюю, как казалось милорду, игру, мне становится жарко.

Помню, как на следующий же день после своего шестнадцатого дня рождения, на сорок первый день второго месяца лета, он позвал меня, чтобы начать тот разговор о своём отъезде. Я знаю, что он боялся брать меня с собой, а я, стоя перед ним, боялась того, что он меня не возьмёт, и жизнь моя будет кончена. Тогда я уже не могла без него, и плакала ночами от одной мысли, что останусь одна в этом умирающем поместье, в котором медленно сходила с ума мать моего возлюбленного. И потом, уже на острове, в первую нашу ночь в шатре я так холодно, так высокомерно говорила моему лорду о том, что нам не должно спать в одном помещении, но внутри у меня всё содрогалось от одной лишь мысли о том, что мы одни на всём острове, словно на всём белом свете.

Когда я лежала спиной к нему, я могла думать только об одном: смотрит ли он на меня сейчас, о чём он думает, смотря на меня? Ах, если бы он тогда подошёл ко мне и лёг рядом, моя лживая маска тут же растворилась бы, и я бы уже не смогла сдержаться. Но, конечно, он не сделал ничего предосудительного, ведь он благороден и добр, пусть сам в это не верит.

Я знаю, что главным своим недостатком мой король считает холодность и отстранённость, но я была свидетельницей его взросления, и я знаю, чего ему стоило стать таким. Пусть он никогда не был пылким любовником, поэтом-романтиком или дамским угодником, как эти многочисленные герои женских романов, именно таким, каков он есть, мой любимый лорд нравится мне сильнее, чем кто-либо мог бы понравиться.

Только такой правитель, как мой король Айн, может создать сильное государство на небольшом клочке земли, нарушить все законы соседних королевств, и при этом остаться человеком слова и дела.

Перечитав то, что я сейчас написала, я пришла к выводу, что вместо автобиографической справки, которую ждал от меня мой лорд, я написала любовное письмо. Что ж, я ни о чём не жалею.