Пережить Бурю

Не знаю уж, как Арфа услышала этот тихий звук, может, у болотников и слух лучше нашего, но я не мог различить ничего в том чудовищном гуле, которым говорила Буря. Дом скрипел и трещал, стонало прибитое гвоздями дерево, громко дышали и фыркали напуганные животные в гостиной, окружающий мир превратился в мешанину оглушительных звуков. И всё же, у меня не было никаких оснований не верить моей любимой служанке, с которой я прожил всю свою жизнь и которая так храбро ринулась со мной на этот Древними забытый остров, так что я поднялся и направился к двери.

- Ты справишься? – Спросил я у Арфы перед уходом.

- Идите. Когда кому-то нужна помощь, будь это хоть дикий зверь, грешно отказывать.

Я удивился столь странной формулировке, но решил подумать о ней как-нибудь потом, так что заспешил к выходу, в очередной раз еле протиснувшись промеж наших четвероногих постояльцев, занявших всю гостиную комнату.

Когда я снял запор, убогая деревянная дверь буквально выстрелила мне в лицо. Пара сантиметров отделяла мой нос от перелома, но последствия моего безрассудного поступка были куда хуже: чудовищный ветер проник в дом и завихрился в нём. Рой испуганно заржал, а буйвол Бык, кажется, впал в кататоническое состояние, только глаза его стали ещё более круглыми, чем раньше. Он всё ещё старательно сносил давление воздушной массы, а заодно и прикрывал от неё коня, но по выражению морды животного было понятно, что оно готово прийти в неистовство в любой момент.

Я собственными ушами слышал, как Буря ломает деревья Жыма, они трещали и стенали повсюду и повсеместно, пригибаясь кронами к земле, но на таком расстоянии я мог наблюдать лишь хаотичную пляску неразборчивых силуэтов вдали. 

Через силу преодолевая давление воздушного потока, я выбрался на крыльцо, непослушными пальцами хватаясь за косяки дверного проёма, и тут же слева от себя увидел тело, которое ветер буквально размазывал по стене моего дома. Теперь я понял, что имела в виду Арфа: передо мной была наша старая знакомая матуи собственной персоной, но похожа она была скорее на кусок окровавленного мяса, чем на существо, сходное по внешнему облику своему с человеком.

Не раздумывая и не пытаясь бороться с подступающим к горлу страхом, я бросился вперёд, и мне даже удалось добраться до матуи по доскам крыльца за несколько широких отчаянных шагов, но, ухватив девушку за талию и приподняв её, приведя в вертикальное положение её обмякшее и не подающее признаков жизни тело, я понял, что здесь, видимо, и останусь. Дорога обратно, какие-то жалкие полтора метра, показалась мне в тот момент неодолимым препятствием. Сила ветра была такой, что меня впечатало в стену, а матуи стала прокладкой между мной и насквозь сырым деревом, ещё немного, и я бы сам стал причиной новых переломов в её и без того переломанном теле. Глина, которой я промазывал щели меж брёвнами, размокла, мои пальцы бесполезно скользили по стене, ни капли не помогая мне передвигаться.

Если мне и удавалось сдвинуться, то максимум на полшага, и на такое же расстояние я перетаскивал тело девушки-кошки, с ужасом видя, что этим я ещё больше размазываю по стене её кровь. Я даже не понимал, откуда она идёт, матуи была изранена с ног до головы, и уже всё крыльцо было окрашено в ярко алый, вперемешку с грязью и каким-то принесённым издалека мусором. На ней не было одежды, её мех в тех местах, где он когда-то рос, кажется, был выдран с корнем, а длинные волосы намотало на шею, из-за чего у неё в любой момент могла начаться асфиксия, если, конечно, она вообще ещё была жива.

В какой-то момент я осознал, что мне ни за что не добраться до двери. Между тем, ветер уже начал разрушать наше окно, грозясь выдавить деревянную пластину изнутри, несмотря на то что она физически не могла пролезть через подготовленное для неё отверстие, сужающееся к внешней стороне.

В ту минуту я подумал, что нет ничего глупее, чем умереть в первый же месяц пребывания на острове не от когтей хищника и не в пылу сражения с бандитами, а от непогоды, в попытке спасти дикую и агрессивную матуи, которая к тому же меня ненавидела. Впрочем, с моей стороны это было некрасиво, ведь даже дикий зверь нуждается в спасении, как выразилась моя прекрасная горничная.

А что будет с ней? Если меня сейчас тут раздавит, пока она, дрожа, сжимает одеяло своими тонкими красивыми пальчиками, как она сможет выжить одна на этом Древними забытом острове?

И вот, в момент, когда я уже попрощался с жизнью, слева от меня вдруг появилась Арфа. Преодолевая чудовищный ветер, она каким-то чудом умудрилась почти на полкорпуса вылезти на крыльцо и схватить меня за руку, все мы вместе застыли, переживая очередной удар стихии. В тот момент, когда ветер слегка стих, если эти чудовищные порывы можно назвать затишьем, она вдруг напряглась и резким движением подтащила меня и окровавленную матуи к дверному проёму.

Что было потом – сложно сказать, кажется, я пару раз отключился, так что мои показания могут быть неточны. Помню, что я буквально закинул девушку-кошку внутрь гостиной, она ударилась о бок длинношёрстного буйвола, который вышел из оцепенения и истошно вопил на всю округу, потом провал, потом я вроде держусь за дверь, и снова провал, потому что мне прямо в лицо прилетел сильнейший порыв ветра, лишивший меня дыхания. Потом Арфа затащила меня за угол, и уже тут мы вдвоём смогли кое-как закрыть дверь, пережидая самые сильные удары стихии слипшись в объятиях. Только когда деревянный запор толщиной с хорошее такое полено был установлен в полагающееся ему место, мы смогли выдохнуть. В прямом и переносном смысле.

Ветер продолжал наносить удары наотмашь по нашей входной двери и стенам, но запор оказался неожиданно крепок, так что наше жилище, к огромному моему счастью и даже некой гордости архитектора, в ту ночь устояло.

- Великие Древние, это какой-то кошмар. – Прокомментировала Арфа. Она была бледнее смерти, кажется, её страх перед стихией только усилился. Я не мог даже представить, через что ей пришлось пройти психологически, когда она рискнула высунуться наружу.

Мы подошли к матуи, валявшейся возле Быка, как мешок с мясными отходами, и осмотрели её. Животные, благо, немного успокоились и, несмотря на удары чего-то тяжёлого о стены, хотя бы не стали мешать нам. Девушке-кошке очень повезло, что буйвол её не затоптал, учитывая, в какое замешательство привёл его ветер, ворвавшийся в распахнутую дверь. Впрочем, можно ли назвать везением её состояние – вопрос спорный.

От кожи девушки-кошки, кажется, ничего не осталось. Вся измазанная в крови, со сломанными костями, она представляла собой настолько жалкое зрелище, что даже Арфа, относившаяся к ней с неприязнью, прослезилась.

- Я не думаю, что она выживет. – Наконец выдала она. - Бедная девочка.

- Предлагаю всё же дать ей шанс. – Я выдавил из себя максимально добрую улыбку, и Арфа поддержала меня, улыбнувшись в ответ сквозь слёзы.

Мы отнесли девушку-кошку в спальню Арфы и провели первичный осмотр. Как я и говорил, на бедняжке не было живого места, вся израненная, если не сказать изодранная, она явно сколько могла боролась с чудовищным ветром, а потом и с деревьями, хлеставшими её тело, как заправские бичи погонщиков.

Её сломанная рука была совершенно синей, я бы сказал, что это подступала гангрена, наложившаяся на закрытый перелом, кость, лишь по чистой случайности не прорвавшая кожу и едва начавшая срастаться под неправильным углом, от удара о стену нашей избы сломалась ещё раз, и теперь, вероятно, превратилась в крошево.

Судя по взгляду Арфы, можно было предположить, что она думает о необходимости ампутации конечности здесь и сейчас.

Кошачий хвостик матуи выглядел совсем плачевно – он был переломан в бесконечном количестве мест, шерсть вырвана целыми клоками, облысевшие участки кровоточили, так что на матрасе Арфы тут же появились алые разводы, и я, будучи лишь человеком, мог только гадать, как это скажется на состоянии девушки, когда она проснётся. Говорят, для кошек хвост – это очень важная часть тела, смею предположить, что это правило действует и на матуи.

Довершали всю эту ужасную картину пальцы. Вывернутые под ненормальными углами, переломанные, с выдранными по самые кутикулы когтями, они представляли столь страшное зрелище, что я почувствовал ком, подбиравшийся к горлу откуда-то из желудка.

- Не знаю, что можно с этим сделать. Вся надежда разве что на их мощную природную регенерацию. Но с такой рукой охотиться на крупных хищников она уже не сможет никогда. - Вынесла вердикт Арфа.

Я согласно кивнул и пошёл в подпол, в который уже не пойми откуда натекло воды, чтобы взять аптечку, после чего начал раскладывать перед своей горничной бинты, шины, спирт, несколько бутылочек с обезболивающими и прочие лекарства. Арфа с сомнением посмотрела на всё это дело, а потом громко вздохнула.

- Бедная девочка. - Снова сказала она, а потом начала ломать ей пальцы с чудовищным хрустом. Точнее, не ломать - вправлять, складывать обратно пазл раскуроченного тела девушки-кошки. Кажется, ещё несколько ночей после того мне снился этот звук, он пришёл откуда-то из кошмаров и в кошмары в итоге и превратился.

Как все слуги в нашем поместье, Арфа прошла хорошую школу анатомии и медицины, так что сейчас вынуждена была вспоминать и применять на практике те знания, которые до этого пылились в самых отдаленных уголках её памяти. Делала она это сосредоточено и уверенно, но, когда матуи была омыта и перевязана, да так, что стала похожей на мумию, Арфа вдруг поплыла, зашаталась и рухнула на пол.

Как она призналась мне на утро, когда проснулась в моей постели в той же одежде, в которой упала в обморок, ей было ужасно страшно, но пока она пыталась помочь девушке, даже признаваться в этом страхе самой себе было нельзя, нельзя было признаваться в том, что дрожь в её руках – результат абсолютного ужаса, обуявшего её, а не усталости. Но как только она закончила, отвращение к этому страшному хрусту, отчаяние и откровенный страх накатили на неё с новой силой, и с этим её организм уже не смог совладать.

Тащить Арфу до кровати было совсем не легко. Когда человек лишается сознания, его тело становится удивительно тяжёлым, и я выбился из сил, устраивая мою прекрасную горничную на мягком матрасе, ею же и сшитом. Сам я, не раздеваясь, лёг рядом с ней, обнял её за плечи и провалился в какой-то болезненный сон, мне снились кровавые разводы на стене нашей избушки и красные глаза, следящие за нами из обступивших её со всех сторон лесов таинственного острова Жым.

Как бы то ни было, проснулся я первым, ещё на рассвете. До пробуждения Арфы я успел обойти наши владения и понять, что дело - дрянь. Лес острова Жым лежал плашмя, некоторые деревья сложились пополам, другие просто сломало неистовыми порывами ветра, а те, что росли у границы луга, вырвало с корнем, да так далеко унесло, что одно из них касалось кроной нашего дома с торца.

На лес словно наступил великан. Трава расстелилась, как только что проглаженная простыня, отчего наши животные, едва пережившие ночь, вынуждены были буквально слизывать её с земли.

Всё это было ужасно, я никогда прежде даже не слышал о таком буйстве стихии, а если бы услышал – списал бы на стандартное преувеличение не слишком трезвого рассказчика. С другой стороны, нельзя отрицать и того факта, что каким-то чудом мы спаслись, спасли и нашего замечательного Быка, и нашего замечательного Роя, и даже мой архитектурный шедевр – деревянный дом с фундаментом – умудрился не разрушиться под натиском ураганного ветра. Кроме того, мы смогли подобрать девушку-кошку, которая без моей и особенно без помощи Арфы точно не пережила бы эту ночь.

Что занимало мои мысли ещё больше, так это то, что матуи не случайно оказалась здесь. Она бежала к нам в надежде спастись, ломая пальцы, она ползла к своим врагам. Насколько же сильная воля к жизни должна быть у живого существа, что оно прошло через такие физические и моральные муки ради своего спасения. Моё сердце обливалось кровью от одной мысли о том, как она, придавленная к дверному проёму сильнейшим ветром из всех, что я когда-либо ощущал на себе, царапала дерево, выламывая когти, в надежде, что кто-то придёт ей на помощь. Если бы Арфа не услышала, если бы она была простой сельской девчонкой, а не болотницей, если бы я не ломанулся на помощь «дикому зверю», она бы умерла прямо под дверью.

Думал ли я когда-нибудь, что моя жизнь настолько ценна? Вряд ли. Мне кажется, я бы задолго до того, как наш дом показался бы вдали, сложил лапки на груди и добровольно принял бы свою злую смерть.

Обуреваемый этими грустными мыслями, я прибрался в гостиной, вернул туда мебель, за исключением сундуков, которые я не способен таскать один, и пришёл будить Арфу.

Проснувшись, она первым делом отправилась к нашей гостье, та лежала на кровати всё ещё без сознания. Тогда мы вышли на улицу, и я не без толики злорадства увидел на лице Арфы то выражение, которое очевидно было и у меня пару часов тому назад – смесь удивления и испуга.

- Остров разрушен! - Воскликнула она.

- Ничего страшного. Деревья распрямятся, травы восстанут. И только мы не возродились бы, если бы погибли этой ночью.

Арфа бросилась в мои объятья и расплакалась.

- Я так боялась за вас, милорд. Мне было настолько страшно, что даже ужас перед бурей отошёл на второй план. Не знаю, что бы я делала, если бы вы не вернулись.

- Спасибо тебе, Арфа. Сегодня ночью ты спасла две жизни.

Она резко выпрямилась и впечаталась губами мне в щёку. Это был такой радостный поцелуй, такой во всех смыслах милый и невинный, что даже я засмущался. Губы Арфы оказались очень мягкими и тёплыми, не могу скрыть от тебя, мой любимый читатель, того, что моё сердце в этот момент вдруг забилось быстрее.

Потом мы готовили на костре птичьи яйца, что Арфа обнаружила в кустах пару дней назад – крупные, покрытые серыми пятнами, но на удивление увесистые. К сожалению, у нас не было ни хлеба, ни масла, а вместо соли имелась разве что зола, но даже так завтрак обещал быть грандиозным – после бесконечных кореньев и небольшого количества ягод яйца должны были показаться нам настоящей роскошью. Пока девушка раскладывала еду в миски, которые я сваял своими непослушными пальцами, я прислушивался к звукам из её спальни. Как я и ожидал, пробуждение кошки было ознаменовано громким криком и звуком падения.

- Какая же идиотка. - Выплюнула реплику Арфа, и мы, внезапно осознавшие реальное положение дел, поплелись смотреть, что там учудила перевязанная матуи.

Как я и думал, она, проснувшись в совершенно незнакомом месте, решила, что её связали и рухнула на пол при обречённой на провал попытке побега. Когда мы вошли, она зашипела и начала извиваться дурной змеёй, но это продолжалось недолго, в какой-то момент она вдруг почувствовала свои распухшие пальцы, которые готовы были снова сломаться, и закричала.

На лице у Арфы снова появилось то самое выражение: словно она тут лекарь высшей категории, которому попался строптивый больной со всеми признаками потенциального самоубийцы. Она указала мне на матуи, и я без слов понял, что мне нужно делать. Мы подняли её изувеченное тельце, Арфа - за руки, я - за ноги, и вернули обратно на кровать. Наша пациентка была удивительно лёгкой, видимо, найти еду на этом пропащем острове даже для неё оказалось непосильной задачей, и она перебивалась случайными трапезами, ела падаль или что похуже.

Девушка-кошка пыталась слабо брыкаться, но никто не обратил на это внимания.

- Лежи. Сейчас принесу поесть. - Строго сказала Арфа, и я удивился, что эта весёлая девчонка может быть такой суровой. Возможно, я не настолько хорошо знал свою горничную, как мне ранее представлялось, хотя она росла на моих глазах, а я – на её. Когда требовалось собраться и действовать, она проявляла неожиданную силу воли, которой я, признаюсь честно, завидовал.

Мы отошли от больной и отправились в гостиную за яйцами. Матуи больше не пыталась улизнуть, но, когда мы вернулись, смотрела на нас исподлобья, забившись в угол. Грязные волосы и кровавые разводы по всему телу, пропитавшиеся телесными жидкостями бинты, всё это рисовало такую удручающую картину, что впору было содрогнуться от одной мысли о том, что нам предстояло дать этому худющему существу какую-то возможность для реабилитации. Что ещё хуже, по выражению лица матуи сложно было понять, насколько она осознаёт своё положение, какие воспоминания о вчерашнем дне у неё сохранились. Вполне вероятно, что она совершенно ничего не понимает, а это значит – боится любого шороха и любого нашего жеста.

- Ешь. - Сказала Арфа, протягивая ей миску, в которой лежал пяток варёных яиц. Размером яйца были с утиные, крупные, горячие – отличный завтрак даже для заправского работяги, и уж тем более для истощённой матуи, которая сегодня ночью едва не погибла.

Девушки смотрели друг другу в глаза, между ними словно готовы были рассыпаться искры. Неприязнь, страх, ощущение, что находишься в ловушке – лицо девушки-кошки выражало все эти эмоции одновременно, и скрывать их она не собиралась или просто не могла, учитывая её состояние.

Наконец, Арфа подалась вперёд и протянула блюдо прямо к лицу матуи. Та ответила резким выпадом, из-за чего миска вылетела у Арфы из рук.

В следующий момент раздался звук пощёчины, хотя куда больше он был похож на шлепок, с которым тело падает с высокой башни на каменную мостовую. Матуи зашипела, схватившись сломанными пальцами за тут же налившуюся кровью щёку, а потом вдруг заплакала. В ней больше не осталось той звериной ярости, которую мы наблюдали при прошлой нашей встрече, по её заплывшим от ударов судьбы щекам текли невиннейшие слёзы совсем ещё молодой девчушки, которая страдала больше, чем должны страдать за всю свою жизнь даже самые отвратительные люди.

Арфа молча собрала с пола яйца, по поверхности скорлупы которых разбежались во все стороны глубокие трещинки, вернула их в миску и водрузила на матрас перед девушкой-кошкой.

- Вчера ты бежала к нам, чтобы мы помогли тебе. Мой хозяин рисковал жизнью, чтобы дотащить тебя до двери, мы чуть не погибли из-за тебя. Всю ночь я собирала тебя по частям, хотя не была уверена, что ты вообще выживешь. Я не потерплю от тебя неблагодарности. Ешь и набирайся сил, потом, если захочешь, уйдёшь отсюда. Но если уйдёшь, не возвращайся, поняла?

Выражение лица Арфы было сосредоточенным и злым, но, зная её достаточно давно, я понимал, что жестокость её была напускной, на самом деле, ей, как и мне, было ужасно жаль девушку-кошку, и стремление помочь полностью перекрывало неприязнь, возникшую почти месяц назад. Сложно представить, какая сильная боль мучила сейчас тело бедняжки, даже с её ускоренной регенерацией выздоровление займёт не одну неделю, а полностью поправиться ей, вероятно, уже не светило.

Матуи плакала, но по движениям её ушей я понял, что она услышала всё, что ей сказали. Наконец, когда высохли её слёзы, девушка протянула дрожащую руку и достала яйцо из миски. Мучительно долго она одной рукой пыталась его очистить, я было подался вперёд чтобы помочь, но Арфа меня остановила.

- Не нужно, милорд. Она не оценит. Она слишком привыкла ненавидеть всех и полагаться только на себя.

- Но я ведь это делаю не для того, чтобы она оценила.

- Знаю, за это я вас и люблю, милорд. - Кажется, она даже не поняла, что сейчас сказала. - Но дайте ей возможность принять решение самостоятельно.

Наконец, матуи смогла решить сложную задачу и накинулась на яйцо как настоящая хищница. Первым укусом она едва добралась до желтка, но вторым проглотила всё, что осталось. Очищая второе яйцо тем же непростым способом, пользуясь всего тремя пальцами, потому что остальные два не работали, она смотрела на нас, внимательно и серьёзно. Изучала наши фигуры, наши лица, всматривалась в глаза так сосредоточенно, что я ощутил себя на операционном столе где-нибудь в столичном медицинском университете. Когда она чистила третье яйцо, её глаза уже слипались, и она ела ничего не видя, веки её словно налились свинцом и совершенно не слушались приказов встревоженного сознания.

Прижав четвертое яйцо к груди, так и не очистив его до конца, матуи заснула мертвецким сном.

Мы тихо вышли из комнаты и задёрнули шторку.

- Мне жаль её. - Сказал я, пытаясь изучить странное чувство, вызревшее в груди.

- Мне тоже. Но это её жизнь, она сама должна решить, что с ней делать. Если решит сбежать, пусть понимает, что это будет только её выбор.

- Почему ты считаешь, что она в принципе не должна этого делать? Мы – незнакомцы, а учитывая ситуацию, можем представлять для неё серьёзную угрозу.

- Потому что вы - король этих земель, остров Жым ждёт вашего управления. И вам нужны подданные. Разве я не права?

- Да нет, не в этом дело. Я просто никогда на полном серьёзе не считал, что это возможно.

- Вероятно, - Сказала на это Арфа. - Иногда нужно верить в будущее, даже если оно кажется безнадёжным. Впрочем, что я могу знать в свои неполные девятнадцать лет?

Я промолчал. Манера общения Арфы строилась на взрослых суждениях и детских страхах, они так глубоко переплелись, что уже невозможно было распутать этот задубевший узел. Она может вести себя, как моя учительница, а в следующий момент возмущённо кричать от щекотки или смеяться над глупой мордой собаки в поместье. Или смущаться от моих объятий, или бояться грозы, или трогать с упоением свою рабочую форму, когда думает, что её никто не видит.

Чем больше я думал об этом, тем лучше понимал своё поведение, которое, как мне ранее казалось, я оставил в пубертате вместе со всеми прочими странными привычками. Не хочу использовать громкие слова, но, выражаясь простым языком, я следил за Арфой не как за своей служанкой, которая должна исполнять данные ей нанимателем обязанности, а как за девушкой, красивой и способной, которую мне хочется защищать и беречь, даром что она была сильнее и проворнее меня в разы. Возможно даже, что она была объектом моей детской влюблённости, и её согласие отправиться со мной на остров Жым без тени сомнений грело мне сердце ещё и поэтому.

Я не хотел слишком уж сильно углубляться в дела сердечные, лишь ещё раз поблагодарил судьбу, богов, Древних предков или что там есть за то, что Арфа сейчас здесь со мной.

***

Вечером следующего дня, когда я выстругивал очередную деревянную тарелку, уже шестую в моей быстро развивающейся карьере ремесленника, Арфа, сидящая напротив с иглой и куском ткани в руках вдруг вскочила прямо передо мной и напряжённо застыла, глядя в дверной проём. Оттуда, как выяснилось, покачиваясь вышла девушка-кошка. Я повернулся к ней, сжимая в руке небольшое долото, единственное оружие, которое было поблизости, но матуи явно не собиралась нападать.

Вместо этого она рухнула передо мной на колени и уткнулась лбом в неровный деревянный пол. Её перевязанный чуть ли не по всей длине хвост слегка извивался, но эмоции её, высказанные таким образом, я вряд ли мог понять.

Не знаю, сколько это продолжалось, но через какое-то время я встал, поднял её за подмышки на ноги и усадил на диван. Сам я сел напротив, приложил свою руку к груди и медленно произнёс:

- Я - Айн. А ты?

Матуи смотрела на меня стеклянными глазами, словно ничего не слышала и не видела. Арфа лишь покачала головой, намекая на то, что пациентка ничего не понимает и вряд ли ответит что-то членораздельное. Я только сейчас обратил внимание на то, что моя служанка немного приодела девушку-кошку, не то санитарии ради, не то чтобы сберечь моё всё ещё довольно подростковое мужское естество. На хвостатой красовались простые белые трусики из тех, что продавали на рынках в палатках сменного белья, а не слишком объёмная грудь была перевязана бинтом, хотя ранений в этой области у девушки не было.

Прошло невыносимо много времени до того момента, как когтистая жертва Бури повторила мой жест: приложила руку к груди, но не чтобы представиться, а просто так, словно профессиональный мим, передразнивающий людей на площади.

- Петра любит пить чай. - Выдавила она из себя сразу четыре слова подряд. Так мы с Арфой узнали, что кошку звали Петрой. - Есть чай?

- Так тебя зовут Петра? - Переспросил я. - Прости, чая нет. И я думаю, что здесь его не достать.

Петра помолчала немного, словно пытаясь постичь смысл услышанных звуков. Не знаю, связано это было с повреждениями головы, или она в принципе не очень хорошо понимала человеческую речь, или же она чисто принципиально давным-давно выбросила её из памяти и из сердца, но на перевод моих слов ей потребовалось довольно продолжительное время.

- Петра покажет, где чай. Сделаешь Петре чай?

- Конечно. Но ты уверена, что можешь идти?

- Чай недалеко. - Сказала на это несчастная девушка-кошка, недавно чуть не погибшая и заново собранная по частям сильными руками болотницы Арфы.